В последний раз я что-то писала почти ровно год назад - драббл на Фандомную Битву 2012. Невесть что, но для первого раза, судя по результатам голосования, неплохо. Теперь уже и такого не выходит.

Название: Реквием
Автор: Rai Mao Ren
Бета: fandom The Avengers 2012
Размер: драббл (730 слов)
Персонажи: Локи; фоном Хеймдалль, пол-Асгарда и Фригг
Жанр: ангст
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Казнь Локи
Примечание: * строки из А. Ахматовой, "Реквием"

Отблески лазурного асгардского солнца играли на золотых плащах гвардейцев, идущих впереди. Четкий строевой шаг пропечатывал на слуху две постоянные прямые, ведущие к главной городской площади.

Слева и справа от него стояли подданные Асгарда — те, чьим царем он был так недолго и бесславно. Асы были спокойны: большинство из них молчали, лишь кое-где в толпе слышался шепот, но не более — еще одно отличие от мидгардцев, которых можно и нужно погонять как скот. Назойливое, зудящее ощущение чьего-то взгляда буравило Локи виски — он смотрел на лица и чувствовал, что должен встретиться с кем-то глазами, но в глаза ему никто не смотрел. Он шел без спешки, спокойно, будто по собственному желанию. Бог шалости мог позволить себе такую бесцеремонность — последняя шутка над собственными конвоирами, которые не смели его торопить.

Путь от главных ворот до места занял почти до обидного мало. Почти. Площадь была заполнена народом — кто-то вытягивал шею, стараясь рассмотреть его, кто-то предусмотрительно продвигался дальше, огибая неработающий фонтан.

Ближе к возвышению в центре толпа редела и исчезала совсем. Девять ступеней высотой с ладонь вели вверх на широкий помост, окруженный теми же гвардейцами.

"Нервничающий приговоренный может споткнуться", — усмехнулся про себя Локи. Он сам когда-то предложил заменить пять высоких каменных ступеней на деревянные поменьше. Полжизни назад он впервые увидел казнь аса. В тот день Локи запомнил лишь несколько обрывочных деталей: хлопавшие на ветру алые полотна ткани на высоких шестах, едва заметно споткнувшийся на четвертом шагу вверх мужчина, отблеск света на опускающемся лезвии, собственный не отведенный взгляд и судорожный полувздох-полувсхлип вместе с толпой. А потом, ведомый необъяснимой целью, он вернулся на это место после заката. Его всегда тянуло к запретному, к тому, о чем не могли и помыслить другие асы. Наверное, именно это чувство заставило его подойти к помосту, соединив пальцы в замок, будто они были связаны. Он попробовал представить себя тем, кто окончил свою жизнь несколькими часами ранее, и сделал шаг…

Он не мог бы определенно объяснить, почему счел дерево лучше камня — просто было ощущение, будто шаги по мертвому камню усугубляют чувство отрешенности от жизни, успевающее сформироваться у того, кто идет на собственную смерть, осознавая ее. Ему казалось, что в последние минуты, делая последние шаги, заполняя легкие последним вздохом, запоминая последние картины окружающего мира, нужно чувствовать себя живым как никогда раньше.

"А каменные ступени мешали", — вспомнил он свои ощущения, делая последний шаг вверх.

Он встретил первый за сегодня взгляд прямо в глаза — хоть и не тот, который искал, не зная, чей он. Его палачом был Хеймдалль. Ровный, бездушный и такой же холодный, как и металл его доспехов, цвет глаз стража говорил сейчас больше, чем сам страж говорил обычно вслух. В его взгляде были одновременно равнодушие правого, прощание знакомого и признание равного. Локи усмехнулся и встал лицом к толпе, расслабленно расставив ноги.

Хеймдаллю оставалось лишь выступить на шаг вперед него и, привычно сложив руки на рукояти массивного двуручного меча, зачитать приговор. Локи слушал, пару раз чуть заметно дернув бровью на особо изящных формулировках, и наблюдал, как и сотни раз до этого, за отблесками заката на золотых крышах дворца, в котором вырос. У него было такое же ощущение, как после долгого и тяжелого дня, когда сделал все, что мог — хорошо ли, плохо ли, но все, что было в твоих силах, и остается лишь отдаться времени и сну, просто выпустить все нити из рук и признать за собой право на бездействие, отдохнуть.

Он не расслышал конец приговора и пропустил момент, когда рука Хеймдалля легла на его плечо — тело подчинилось само, мягко опустившись на колени. Перед его глазами стояли воспоминания — хорошие, плохие, значимые, старые и недавние, но все одинаково беззвучные и почему-то спокойные.

Его рассеянный взгляд, бесцельно скользивший по толпе, наткнулся на бледное лицо мальчика. Ему было лет двенадцать, он стоял на бортике фонтана в центре площади и смотрел на происходящее из-под недоуменно нахмуренных бровей. Момент отчего-то замедлился, сгустился, как текущий мед, и Локи сделал самую неожиданную, бессмысленную и искреннюю вещь за последние много-много лет — он медленно улыбнулся и подмигнул. Морщинки на нахмуренном лбу паренька мгновенно разгладились, а лицо, кажется, чуть вытянулось от неожиданности и нереальности произошедшего. И это было последнее, что увидел Локи перед тем, как лезвие меча Хеймдалля вошло в основание шеи и вдоль позвоночника — как оно всегда входило в паз Бифрёста, открывая его.

Толпа замерла, надолго запоминая увиденное, молчала вода в круглом фонтане, прощалось солнце, умирая далеко на западе, и вороны взлетали с крыш.

«…А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел»*

@темы: рожденные Ноем, фанфикшен

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: «Фата-Моргана»
Автор:  Rai Mao Ren
Бета: нет
Фендом: D.Gray Man
Дисклеймер: Все права на D.Gray-man принадлежат Хосино Кацуре
Персонажи и пейринги: ДДаниела Сарк, Карлин Лизар, Соломон Лизар, Конрад Рувелье, Рольф Дитмар, доктор Абрахам, Илай Тенн, ОП (будут добавляться по ходу сюжета); Тики Микк/ОЖП
Рейтинг: R
Жанр: Виньетка, Экшен, Дарк, Deathfic, Подтекст, AU, ОП, Ангст (будет меняться по ходу сюжета)
Размер: миди
Предупреждения: AU, много ОП, Дарк, Deathfic, нелинейная хронология, авторский стиль(!!!), не бечено
Статус: в процессе
От автора: поехали!(с)
"когда долго ждёшь чего-то, удар приходит как облегчение."(с)Л.М. Буджолд, "Проклятие Шалиона"

Часть I

Севернее островов Гернси и Сарк волны Ла-Манш цвета берлинской лазури точат камни отвесных скал каменистого острова. В его середине возвышается необыкновенно высокий замок, до графитово-черных стен которого не долетают брызги прибоя; густой лес, тесно прижавшийся лишь к этим стенам, кишит странными существами с перепончатыми крыльями, неусыпно сторожащими окрестности Главного штаба Черного ордена…
***
Неровный скрип натянутого каната под первым шагом, и для удержания равновесия она разводит руки, не утяжеленные в этот раз дополнительным грузом. В пустом зале для тренировок стоит ночная тишина, нарушаемая приглушенным шелестом далеких волн и частым, но ровным – несмотря на колотящееся под тугими повязками сердце – дыханием. Второй шаг – колени пронизывает легкая дрожь, но мышцы, хоть и ослабевшие, помнят годы тренировок. Еще шаг – помнится, со временем эта прямая становилась все уже и выше: ствол рухнувшей сосны на пыльной дороге, упругая ветка высокого клена, узкая балка меж двух крыш и, наконец, туго натянутая веревка на уровне трех этажей в тренировочном зале Игольной Башни.
Где-то недалеко слышны неровные шаги и через пару секунд слышится скрип тяжелой двери.
– Так и знал, что ты здесь!
Она не отвечает, продолжая двигаться вперед, чтобы не сбить дыхание, и он почти напряженно наблюдает за ее движениями.
Тело, ломившее от долгого бездействия, понемногу наливается ощущением физической нагрузки, мышцы, пришедшие в действие, словно разжимаются чуть не успевшей заржаветь пружиной, а, ошалевшие от свободы окружающего пространства, легкие требуют еще больше кислорода. Последние три шага даются труднее, и она с облегчением прикасается к каменным перилам. Спрыгнув на пол верхней галереи, она с показной небрежностью прислоняется к опорной колонне, пытаясь побороть легкое головокружение.
– Так и знала, что это ты, – наконец, она отвечает, стягивая с глаз повязку и часто моргая. – Топочешь как слон.
– Да, очень смешно, – он скривил губы от намека на то, что из них троих он единственный повредил ногу при спуске с горы на последнем задании, – Только тебе будет не до смеха, когда Матильда тебя выследит. – Ухмылка знатока, знакомого со строгостью главы Медицинского Отдела. – Чего тебе там не сиделось последнюю-то ночь?
– Осточертело, – лаконично объяснила она, обходя галерею, чтобы подобрать форменную куртку, – Ты меня искал, чтобы позлорадствовать?
– Не только. Тебя ищет смотритель. – Лицо, с которого мгновенно исчезла улыбка, стало не хмурым, но серьезным.
Смотритель? Ночью?
– Карлин? – первая мысль, что с подругой случилась беда. Ну зачем они отправили ее на новое задание практически сразу по возвращении с предыдущего?
– Нет, с ней все в порядке. Они уже на обратном пути, – конечно, Сол еще больше беспокоился о сестре, чем она – о подруге. – Похоже, новости от твоего старика; судя по тону смотрителя, важные.
Подхватив куртку, она поспешила к двери, стараясь не перейти на бег – казалось, будто кровь стучит в висках и отлила от лица одновременно, сердце ощутимо часто забилось в беспокойстве.
Маршал – учитель – не связывался со Штабом вот уже пять месяцев.

Часть II

Музыка: Era — Ameno

***
Начало зимы – ночь исходит холодом, сизой дымкой запоминая каждый выдох; новолуние почти слепит глаза, привыкшие к глухой тьме; резкий холодный ветер настойчиво треплет полы черного шерстяного плаща без опознавательных знаков и нагло срывает широкий капюшон. Яркая, холодная… злая ночь.
Тихо щелкает под рукой малахитовая застежка, освобождая края плаща, который соскальзывает с плеч, и она оставляет его на подоконнике первого дома, в пустой глазнице выбитого окна. Хлесткие порывы ветра треплют свободные рукава белой рубашки, но ей почти не холодно. Абсолютная тишина вокруг – словно в насмешку, словно здесь обычная ночь, будто есть еще шанс.
Мелкая каменная крошка предательски хрустит под ногами, но она спокойна – она не прячется; лицо будто высечено из камня, только чуть посинели от холода две тонкие линии шрама под правым глазом, тянущиеся к виску.
Их здесь много, почти половина мертвой деревни – больше, чем могут уложить экзорцисты, уже направляющиеся за Чистой Силой. Она медленно шагает по широкой улице, туже натягивая на руки перчатки без большого и указательного пальцев; равнодушный взгляд направлен прямо, и в неверном ночном свете тень от ресниц падает на яхонтовые глаза.
В переулке слева слышатся треск и шорох – она не меняет темпа шагов. Ладони ложатся на рукояти двух арбалетов, надежно держащихся на ремне и прилегающих к бедрам. Быстрая тень мелькает впереди; через несколько мгновений из-за угла появляется невысокая фигурка ребенка; он неуверенно шагает к ней, прижимая руки к груди, словно что-то пряча. Она останавливается, сердце подскакивает к горлу, а руки покрываются гусиной кожей: мальчику на вид не больше трех лет, спутанные светлые волосы до плеч; на нем грязная, кое-где порванная, ночная рубашка ниже колен и большие, не по размеру, пыльные башмаки. Он смотрит на нее снизу вверх, а хрупкое тело дрожит, будто бьет ознобом – она не может оторвать глаз от покрытого копотью личика, пытаясь сглотнуть сквозь ком, подступивший к горлу. Сердце бешено выбивает неровный ритм, заставляя дышать чаще, но она поднимает руку с арбалетом, поверх колодки глядя на большие зеленые глаза, просящие…
Они играют, они всегда играют – будто способны веселиться, получать удовольствие от сомнений и метаний в человеческом взгляде. Немного выше, в хижине на склоне холма, она чувствует тепло и страх – обладатель Чистой Силы, пульсирующей в паутине ее ощущений, остался один. За ним скоро придут настоящие экзорцисты – придут и не найдут ничего живого.
Темно-алый всполох мгновенно возникает поверх паза для стрелы, сужаясь и удлиняясь, натягивая тетиву, стягивая плечи арбалета – целясь в голову ребенка. Она нажимает на спуск раньше, чем из неестественно широко раскрывшегося рта показывается металлического цвета лицо с черной пентаграммой на лбу. Короткий болт из темно-красного минерала глубоко входит в лоб, прежде чем тонкая фигурка ребенка с ненормально вывернутыми конечностями падает на землю, а низкий, булькающий хрип тонет в грохоте первого взрыва.
Она успевает пройти шесть шагов, сняв с ремня второй арбалет, где уже растягивается ало-черный болт, пытаясь забыть испуганное лицо трехлетнего ребенка, а цинковая луна бесцеремонно-ярко выхватывала из ночи светлые волосы, стянутые в высокий хвост, кипенно-белые рукава рубашки и собственное отражение в соленой капле.

Часть III

Музыка: Steve Jablonsky — Friday the 13th

***
Старый пыльный чердак, продуваемый всеми ветрами – их вой разрывает холодную, липкую тишину. Пластами под покатой крышей темнота, и обрывок черного неба цепляется за осколки витража в круглом окошке.
Ледяной шепот касается слуха, и мурашки бегут вниз по спине и вверх по корням волос.
…One, two. How are you?..
Призрачный шорох и словно шеи касается дуновение смерти.
…Three, four. Who's at the door?..
Тонкий детский голосок – так близко, что, кажется, можно ухватиться за острое плечико, но до ужаса не хочется, чтобы он обернулся.
…Five, six. My name is Fix…
Порыв того же ветра вперемешку со страхом колышет густую паутину на острых краях стекол, вспоровших беззвездное небо.
…Seven, eight. Sorry, I'm late…
Тихий, звонкий, холодный смешок, и он уже не кажется детским – слишком резкий, слишком жесткий, слишком глумливый.
…Nine, ten…
Судорожный вдох, юркая капля щекочет висок, и она рывком садится на кровати. Часто дыша, она свешивает ноги с узкой кровати и нащупывает рукой стоящие рядом высокие жокейские сапоги; руки не дрожат, но продрогшие и ослабевшие пальцы почти не чувствуют под собой чуть потертую кожу. Скомканный плед на кровати, форменная куртка и ремни с арбалетами темного дерева – рядом на стуле. Спешно обувшись, она резко встает и подходит к двери, отчего в глазах буйным калейдоскопом пляшут серые и черные пятна в такт стуку крови в ушах; опершись рукой об косяк, она открывает дверь в полутемный в вечерних сумерках пустой коридор. Где-то внизу шумно разговаривают посетители единственного в городке трактира.
Острее нормального, слух улавливает мягкие шаги на лестнице слева, где через секунду появляется невысокая девушка с белой бутылкой в руках. Встретившись с Ней глазами, Карлин меняется в лице – беспокойство, недоумение и… страх. Ее тонкие губы медленно открываются и закрываются, что-то говоря, называя по имени, спрашивая, призывая, делая шаг к Ней, но Она ничего не слышит, лишь пристальнее вглядываясь в знакомые черты лица, обрамленного несколькими прядями огненно-рыжих волос, заплетенных в косу.
Тихо… почему так тихо?
Она все еще держится за ручку открытой двери, а в глазах пляшут темные пятна, словно брызги краски на картине.
«Карлин…»
Собственный голос – как бой барабанов сквозь толщу воды, но девушка замирает, не сумев отвести взгляд.
Словно цепляясь за каждую тянущуюся секунду, небольшая бутылка целую вечность летит из ослабших пальцев к дощатому полу и, достигнув его, разлетается каплями стекла и парного молока, забрызгав деревянные перила, тонкие ноги, словно вросшие в пол, и подол черной форменной юбки.
Мельком проследив за падением, Она возвращается взглядом к лицу подруги, и у Нее перехватывает дыхание: чуть изогнутая темно-багровая линия медленно спускается из уголка глаза по щеке, а в стеклянном взгляде – недоумение, боль.
«Карлин!..»
Она не слышит почти ничего, лишь уголком взгляда замечает уже открытую соседнюю дверь, из которой вылетает высокий мужчина с чуть взъерошенными темно-каштановыми волосами и в расстегнутой куртке с такой же, как у нее, серебряной «розой» на груди. Он бросается к сестре и, схватив ее за плечи, пытается что-то говорить, привлечь внимание, но та стоит, застыв, будто ребенок, увидевший то, что детям видеть не должно.
Она делает шаг вперед, пытаясь побороть чудовищную слабость и головокружение, хотя почему-то знает – Карлин не спасти. Просто слишком поздно.
«Сол…»
Непривычно-тонко, даже жалобно – она чуть четче различает свой голос, будто из-под массы целого моря. В полуобороте к ней он закрывает руками уши, упав на колено, а из уголка рта – ало-бурая лента крови; он стискивает челюсти, и из чуть раздвинувшихся губ – новый поток. На лбу у него выступают капли пота, а в нахмуренных от боли бровях и вопросительном взгляде – снова непонимание. Снова поздно.
…Она стискивает голову руками и тоже падает на колени, порывисто дыша, пытаясь побороть плавящую кости боль, от которой кровь бурлит в теле, а в затылок будто глубже вгоняют стальное зубило. Удар за ударом, звон, толчок – стук сердца звучит как набат, все отчаянней и тревожней. Боль хлещет, словно вода сквозь пробитую в лодке дыру, а лодка тонет стремительно и неудержимо, и тяжелые волны жаждут сомкнуться над головой. Ритмичная пульсация внутри – мука, и где-то рядом – нечто ярко-теплое, хрупкое, новое...
Солнце оседает за горой, оставляя небольшой городок на поруку прохладной весенней ночи.
…Сгорбившись, она закрывает голову руками, не чувствуя катящихся по горячим щекам слез, до скрипа сжимая зубы, из последних сил сдерживая рвущийся наружу вопль…
Постепенно утихает шум уходящего дня, людей почти не видно на улицах, закрываются ставни редких лавочек, разбегаются по домам заигравшиеся дети, кто-то оставляет на дороге кожаный мячик.
… Приглушенный прерывистый вой, раздирающий горло, перерастает в крик, от которого замирает пульс и содрогается воздух, предвестием рока. Голос постепенно угасает, и она чувствует, как потухают рядом три теплых язычка пульсирующего тепла. Плечи часто содрогаются под белой тканью, а руки дрожат, открывая искаженное болью лицо и темно-карминовые глаза.
Два искривленных тела в конце коридора длинными острыми камнями пришпиленные к стене рядом с лестницей – словно сорвавшиеся с головокружительной высоты кроваво-красные сталактиты с черными прожилками вонзились в мягкую плоть, пригвоздив ее к податливому дереву.
Перехватило дыхание.
Правое запястье, плечо, грудь и левое бедро мужчины, шея, левый локоть, правое плечо и живот девушки были пробиты острыми осколками красного с черным минерала; последний продолговатый обломок пронзил одновременно правый глаз мужчины и правый бок девушки. Из каждой раны сочилась густо-багровая кровь, пропитывая черную с серебром ткань, и тонкий ручеек медленно полз от двух тел, по пути вбирая в себя разбрызганные белые лужицы, омывая и огибая мелкие осколки стекла.

Часть IV

Музыка: Burzum — Gebrechlichkeit I
Tarja Turunen — Oasis

***
Перед глазами плывет темнота – серые круги на черной воде; в мозгу визжит боль, сверля виски и затылок. Хочется навечно остаться неподвижной – без тупой боли, отдающейся стоном во всех уголках тела, но вечность страшит роем бессвязных мыслей и бесконечной неизвестностью. Минуты, часы, дни – гулкими каплями в невидимое озеро; холодное эхо отдается от берегов, и главное – вспоминать, умела ли когда-то дышать.
Неясные звуки, будто из-под толщи воды – скрип и лязг тяжелых решеток, стук сапог по каменному полу – одни и те же шаги, ставшие знакомыми. Голос, холодный и резкий, похожий на пощечину:
–…можете, наконец, сказать о состоянии… пациентки? – в чуть заметной паузе перед последним словом ненавязчивая, но жесткая неприязнь.
Этот скупой, бесстрастный голос, отдающий приказы, контролирующий каждый шаг, изъявляющий нетерпение – незримо рядом каждую редкую секунду осознания реальности
– Уровень метаболизма и скорость регенерации выходят за рамки нормы даже для экзорциста, – слышится резковатый и тонкий голос, – Общие наблюдения позволяют мне предположить, что степень синхронизации необходимо… – ответ обрывается на полуслове.
– Что это? – в двух словах не вопрос, а попросту приказ ответить.
…Первое четкое воспоминание: «…Three, four. Who's at the door?..» – старая детская считалка тонким смешливым голоском…
Грубый, резкий звон цепей где-то на границе восприятия; мягкие торопливые шаги остановились так близко, что она почувствовала край ткани, скользнувший по локтю. Через несколько секунд – мгновенная колющая боль в предплечье, после которой шум в голове захлестывает с головой: «…Seven, eight. Sorry, I'm late…» – несуществующий голос, навсегда оставшийся с ней, всплывая в памяти сотнями кошмаров.
...
–… запросом от Смотрителя Европейского Отделения?
– То же, что и прежде. – С еле заметной ноткой раздражения.
– Слушаюсь, инспектор Рувелье.
Удаляющиеся шаги на слух как прерывистая дробь. Неровный дрожащий свет чадящего факела на стене пробивается сквозь веки; первая попытка открыть глаза отвечает резкой болью в глазах и висках, и вместо стона получается лишь хрип. Медленно вдохнув и выдохнув несколько раз, она пытается произнести хоть слово, но пересохшее, наверное, годы назад, горло горит сухим огнем.
Разрывая боль на кончиках ресниц, медленно открывает глаза, заново привыкая к слепящему свету – даже от скудного огня единственного факела. Размытые очертания ломаных линий каменной кладки пола перед глазами, и грань деревянного ложа под щекой. Локоть ноет где-то под ребрами, придавленный к твердой поверхности весом тела, руки, скрещенные на животе, скованы – крупные звенья короткой цепи впиваются в позвоночник, не позволяя шевельнуться, а на щиколотках чувствуется тяжесть железных колец. Комок ткани во рту и еще полоса – крепко завязанная на затылке. Она пытается приноровить ритм дыхания к четко осязаемому частому биению сердца – глубокий вдох и медленный выдох каждые четыре удара. Кровь в висках пульсирует – будто она слушает волны прибоя из-под глубины океана.
– Она… понимает нас? – Тот самый холодный, скользкий голос, гулявший по ее кошмарам последнюю вечность.
– Сейчас она физически истощена и морально нестабильна, рассеянна, если хотите, – взбудораженный лепет любознательного мальчишки, вскрывшего цыпленка, – но препятствий к полноценному мышлению нет никаких.
– Превосходно…
Жива?..
Почему?
Где?
Как долго?
Вспышка кроваво-красной молнии на черном небе, освещая расплывающиеся туманом образы, отдающиеся эхом крики – в широко распахнувшихся карминовых глазах с суженным зрачком и в судорожном всхлипе вместо крика. Снова тяжелое звяканье цепи – резко вскинувшись, она отшатывается назад, прижимая к себе колени и столкнувшись спиной с холодным камнем, и цепь больно впивается в позвоночник и ребра.
– Снова?..
– Нет, инспектор, уверяю вас – это исключительно эмоциональная реакция!
«Крики.
Крики и плач.
Грохот камня, треск ломающихся стен, визг людей, осыпанных обломками и осколками. Стоны, снова крики, глухой стук о дерево, хруст и снова крик – словно в полусонный загон ворвалась стая волков».
Она, зажмурившись, приглушенно стонет, пытаясь одновременно сжать голову коленями и вжаться в стену. На резкое движение тело отдается глухой ноющей болью, пустой желудок – судорожными спазмами; головокружение накрывает, будто эхо в горной лощине.
– Завтра она нужна мне в сознании. Надеюсь, вы способны это обеспечить?
– Физически – вполне, инспектор. – И, будто это требуется, успокаивающе добавляет, – Бромиды обеспечат полную ее послушность.
Прерывисто дыша, она пытается обуздать волны размытых отблесков памяти и не чувствует очередного укола.

Часть V

***
Одинокий факел брезжит в каменной комнатке, сжигая в себе границу между закатом и рассветом, распрямляя время из бесконечного круга в однообразную, но такую же бесконечную прямую. Образы чуть четче из-под подрагивающих ресниц, она фокусирует слух на реальности, не забывая ночные крики из сна (воспоминания?), и чувствует резкую точечную боль ниже сгиба локтя, когда толстая игла выскальзывает из плоти. Тонкий, неприятный стук стекла о металлический поднос и шорох ткани.
– Можете идти, – голосом, не терпящим ни возражений, ни просьб.
Молчание; низкий толстый человечек в белом халате, бросив взгляд в ее сторону, с явным нежеланием нарочито медленно собирает на поднос свой небогатый набор склянок, клочков ткани и резиновый жгут, и выходит за дверь.
Разум обволакивает цепкий, тяжелый туман, лишая желания говорить, двигаться и даже думать. Впрочем, полоска ткани – уже не кляп – все еще тонко намекает на то, что разговоров от нее и не ждут. Человек, оставшийся в камере, обходит стул, стоявший перед ним, и садится, закинув ногу на ногу и скрестив руки. Прояснившееся зрение вылавливает из полумрака суровые черты лица: четкая форма сжатого в тонкую линию рта, высокие острые скулы, крупный прямой нос, складка между резко очерченных бровей и аккуратно подстриженная борода-эспаньолка и усы. Темно-каштанового цвета волосы зачесаны назад, линза монокля в правом глазу отсвечивает огонь факела, а в угольно-черном зрачке левого не видно ничего кроме сосредоточенного холодного внимания.
– Мое имя – Конрад Рувелье. – Имя, знакомое немногим интересующимся внутренней работой ордена. – Я – Старший инспектор Центрального отделения Черного ордена.
Она фокусирует взгляд на отблеске от тонкой цепочки, уходящей в нагрудный карман похожего на военный пиджака, и пытается собрать воедино вопросы, воспоминания и страхи, разрывавшие ее каждую минуту пребывания в сознании.
– Полагаю, вам необходимо знать, каким образом вы оказались здесь, и чем закончилось ваше последнее задание. – Она тут же подняла взгляд, борясь с накатившим головокружением, желая лишь, чтобы он не передумал дать ей такие долгожданные ответы. После короткого молчания, он продолжает. – Месяц назад группа из трех экзорцистов и двух искателей отправилась на стандартное задание по поиску Чистой Силы в небольшой город Пайк-Стейдж у подножий Скофел-Пайк в Северо-Западной Англии, – память услужливо вернула картины обширных рыжеватых холмов с россыпью светлых домов на фоне припорошенных снегом скал, – Спустя сутки после прибытия группы на место, в Главный Штаб ордена поступило сообщение о том, что ими установлен факт наличия в данном городе несинхронизированной Чистой Силы. Еще после трех дней последовал доклад об успешном – учитывая обстоятельства – завершении миссии; Смотритель главного штаба, принявший доклад, дал указание о незамедлительном возвращении, которое было принято и подтверждено главой отряда, – голос его был сухим и монотонным, местами явно цитируя прочитанный доклад. Она слушала, затаив дыхание, – До того, как необоснованная задержка превысила бы допустимые сроки, до Штаба дошли сведения об обвале в ущелье, отрезавшем Пайк-Стейдж от внешнего мира.
Так как от группы экзорцистов, которая к тому времени должна была быть на полпути в Штаб, не поступало никакой информации, а связь через голема прервалась после предполагаемого обвала у Скофел-Пайк, Центральное отделение наделило разбирательство по этому делу высшим приоритетом. На расследование обстоятельств была отправлена сборная группа из трех экзорцистов, пяти искателей и двух специальных агентов подразделения «Воронов» под командованием Старшего инспектора Центрального отделения.
Все это время она неподвижно сидела, подтянув колени и глядя поверх его плеча, но при последних словах перевела взгляд на строгое лицо. Он, между тем, продолжал:
– По прибытии на место, было обнаружено, что обвал действительно имел место, а также, что он не естественного происхождения, – теперь она подумала, что инспектор цитирует, скорее всего, свой собственный отчет, – Опустив кропотливые детали последовавших действий ответственного за расследование отряда, можно подвести итог обнаруженного: Пайк-Стейдж был… уничтожен. Население – все две с половиной тысячи жителей – погибли в результате необъяснимого происшествия. Предположительно, это был неизвестный ранее или же мутировавший вид акума, против которого у трех экзорцистов не было шансов; Соломон Лизар, Карлин Лизар и… экзорцист Сарк объявлены погибшими при выполнении задания ордена…
Несколько последующих предложений она пропускает мимо ушей, обдумывая, рассматривая, осознавая значение слов «объявлены погибшими». Они имеют эффект свалившейся на голову толщи ледяной воды. «Объявлены погибшими»; сильные руки друга, светящаяся улыбка подруги, добродушное ворчание, искристый смех, забытая уверенность в завтрашнем дне, ощущение прикрытой спины и не-одиночество – все перечеркнуто всего двумя словами: «объявлены погибшими».
Непонимающий взгляд, потрясенный взгляд, звук разлетающихся осколков, глухой стук о дерево стены, пустые глаза, вывернутые руки, рубиновые ручейки крови, впадающие в молочную лужицу, собственный сдавленный крик, туман перед глазами и отчетливое трещащий в мозгу огонь: «объявлены погибшими».
Она внезапно чувствует озноб, пробегающий по спине и рукам, но сидит все так же неподвижно, прислонившись к каменной стене. Медленно закрыв и открыв глаза, она понимает, что Рувелье молчит уже несколько секунд – видимо, ожидает бурной истерики. Где-то глубоко оглушенный разум про себя отмечает, что это совершенно бессмысленный в данном случае стереотип: у нее нет ни внутренних сил, ни возможности, ни желания разыгрывать сцену. Мир сузился до текущей секунды, стены под спиной, ложа, на котором она сидит, и отупляющей пустоты в мыслях, заполненной приглушенным эхом от двух слов: «объявлены погибшими».
– Такова официальная версия…

Часть VI

Музыка: Lafee - Sterben Fur Dich (Piano Version)

Снова медленно моргнув, она, наконец, переводит чуть затуманенный взгляд на собеседника, чье непроницаемое лицо не выдает того, о чем он определенно должен бы сейчас думать: она в своем ли уме? Она бы фыркнула, если бы не треклятая тряпка на губах, но сейчас только смотрит, ожидая его заключения.
Видимо, инспектор все же склоняется в пользу ее вменяемости, потому как продолжает тем же голосом:
– Этой версии велено придерживаться всем, кто так или иначе был связан с данным делом; распространение противоречащей информации приравнивается к диверсии в рядах ордена, а также к измене Священному Престолу. – Все тот же холодный тон, и острый взгляд коричного глаза буравит ее лицо. – Совету Кардиналов же мной был предоставлен полный отчет о проведении расследования, в котором значилось следующее: на месте бывшего Пайк-Стейдж обнаружены тела всех жителей с множеством внешних и, как впоследствии выяснилось, внутренних повреждений, не совместимых с жизнью, нанесенных, предположительно, вышедшей из-под контроля Чистой Силой одного из присутствовавших там экзорцистов; недалеко от единственного в городе постоялого двора была обнаружена экзорцист Сарк – признаки жизни проявлялись отчетливо, но внутренние механические и явные психологические травмы были очевидны. Методом исключения мертвых экзорцистов, а также исходя из отсутствия мертвых акума, напрашивается вывод о том, что причиной трагедии явилась именно ее Чистая Сила.
Она в который раз поразилась ювелирно точной отмеренности слов и формулировок этого человека, так сухо сообщившего сейчас, что она убила две с половиной тысячи людей. Где-то в сознании зазвучал стук последнего гвоздя, вбиваемого в крышку гроба, а она вспомнила давно где-то услышанные слова: когда долго ждёшь чего-то, удар приходит как облегчение. Только это подтверждение ее страхов не принесло облегчения, напротив: теперь она рассматривала кроваво-черные картины своих воспоминаний, зная последствия; испуганные кричали, раненные стонали и дети рыдали громче – а она теперь знала, что они не дожили до утра. А еще, еще инспектор почему-то не упомянул о двух искателях и экзорцисте, которых она изувечила, прежде чем воронам удалось ее остановить. Но она запомнила и их.
– В итоге, ордену пришлось засекретить происшедшее у подножий Скофел-Пайк: полное уничтожение города со всем населением, а также провал миссии по нахождению и транспортировке несинхронизированной Чистой Силы.
Она все еще смотрела на него пустым взглядом, он отвечал бесстрастно-изучающим.
Неожиданно он встал, и, подойдя к двери и коротко постучал. Та открылась немедленно и без скрипа массивных петель, и он вышел, не сказав ни слова. Несколько почти не слышных простому слуху шагов – Ворон, стоявший на страже открыл и закрыл инспектору дверь, на мгновенье мелькнув алыми одеждами с желтой эмблемой.
Ее, похоже, решили держать на строгой информационной диете, выдавая строго отмеренные порции. Она соскользнула вдоль стены и приглушенно охнула, упав плечом на свое деревянное ложе; раздражающе звякнула цепь.

Часть VII

***
Монастырь, доходный дом, военный гарнизон, Черный орден – шум общей столовой одинаков везде.
Высокие своды зала, кажущегося пустынным, даже когда полон народу, терялись далеко вверху – и это было единственное достоинство, которое она находила у этого места. Люди беспрестанно появлялись и уходили, а шум не менялся, надоедая слуху назойливым однообразием; неделя – целую неделю она бродила по галереям, коридорам и переходам огромного замка, не находя себе места и каждый вечер встречая у окна силуэты вернувшихся, но чужих.
Она шла между рядами длинных столов с чашкой теплого каркаде, наслаждаясь чужой суматохой и гадая, чем занять себя, когда заметила за одним из дальних столов девушку. У нее были необычайно светлые волосы молочного оттенка – от лба до затылка они были мелко заплетены, а дальше свободно падали на спину, опускаясь почти до пояса. Но взгляд останавливался не только на этом: она была похожа на отдельный мир внутри реальности, вокруг нее как будто преломлялось время и пространство. Карлин Лизар была достаточно опытным экзорцистом, чтобы определить: это отнюдь не особенность Чистой Силы, эта своеобразная аура – проявление способности держать себя, быть среди людей, но отдельно. И Карлин подумала, что надолго запомнит это ощущение – независимо от того, кем окажется эта девушка и как скоро она исчезнет…
– Привет.
Она возникла перед ней неожиданно, решив мимоходом проверить ее реакцию, и тут же вынуждена была про себя запомнить, тоже надолго: эта девушка останется невозмутимой, даже выскочи из-за ближайшего угла Тысячелетний.
Она подняла голову и, окинув ее коротким взглядом, ровно произнесла:
– Добрый вечер.
– Меня зовут Карлин. Карлин Лизар, – она, не таясь, изучающе смотрела ей в лицо.
– Экзорцист Сарк, – на пол-тона дружелюбнее.
Карлин заметила, что на ней нет одежды с привычной серебряной розой; вместо этого – короткий черный жилет поверх белой мужской рубашки со свободными рукавами.
– Недавно вступила в орден? Я тебя раньше не видела, – она села напротив, с легким стуком ставя чашку на стол.
– Три дня, – вилка бесшумно легла, опираясь зубцами о край тарелки с остатками рагу и пюре.
Глаза у нее были глубокого темно-бордового цвета и смотрели спокойно – как смотрят в открытую книгу. Карлин почувствовала, как медленно тает изначальное любопытство, сменяясь чем-то вроде беспричинного беспокойства – ей не нравилось чувствовать себя открытой книгой.
В этот момент где-то от входа послышались возбужденные голоса и смех; под высокими сводами зала появилось несколько новых лиц, среди которых Карлин с неудержимым волнением высматривала его, и сердце пропустило удар, когда между спин Искателей и экзорцистов мелькнуло лицо – бледное, исцарапанное, но такое родное. Сол активно жестикулировал, смеялся, кто-то хлопал его по плечу, он сам, шутя, толкал кого-то кулаком в плечо, но она видела – он искал ее взглядом, искал и наконец нашел. Не трудясь отвечать на вопросы и шутки или попрощаться, он тут же направился в конец зала, на ходу оставив чемодан на краю какого-то стола.
Карлин так и не заметила, как сама побежала навстречу и как крепко обняла его за шею, для чего даже пришлось слегка подпрыгнуть – он был намного выше ее.

Карлин и Соломон Лизар были похоже как две капли воды – не мудрено, близнецы все же – и не только внешне. Вдвоем они вытянули из новой экзорцистки больше, чем фамилию.
– Я сразу подумал, что ты англичанка, – заявил Сол на правах нового знакомого, дожевав очередную порцию жаркого, – По акценту сразу ясно!
– Не знала, что ты такой большой знаток, – скептически заметила Карлин, грея руки о чашку чая.
– Теперь знаток. Только что с туманного Альбиона, – он помахал загипсованной правой рукой, имея ввиду свое последнее задание, – Я ведь прав?
До сих пор она сидела молча – не столько общалась, сколько терпела компанию, хоть и с холодно-учтивым выражением лица. Как любой человек, не любящий навязчивых вопросов, она, видимо понимала, что отделаться от них можно только одним способом. Ответила она не сразу, переведя взгляд куда-то за их спины.
– Валлийка. Наполовину.
– Ха! – Карлин торжествующе посмотрела на брата.
– Зато страну угадал, – не растерялся тот, поднося ко рту новую порцию.
Разговор мерно покачивался на волнах ничего не значащих тем, а девушка все так же смотрела поверх их плеч куда-то в конец зала.
– Кто это? – спросила она, и вопрос, словно камень, брошенный в воду, прервал разговор, оба оглянулись.
Там, противоположном конце обеденного зала, под одной из больших картин, украшавших все стены, стояли два человека. Первый мужчина – лет тридцати с прямыми светлыми волосами в коротком черном балахоне с серебряной розой на груди; его собеседник – невысокий дородный мужчина с короткими седыми волосами и усами и тяжелым колким взглядом из-под кустистых бровей.
– Тот, что справа – Кевин Йегар, – представила Карлин более молодого, – Экзорцист и, как говорят, неплохой. А рядом маршал Рольф Дитмар – один из четырех нынешних маршалов ордена.
Несмотря на свою природную говорливость – чтобы не сказать болтливость – она достаточно четко и точно описала обоих, не вдаваясь в ненужные подробности.
– О, я могу прочесть этот взгляд, – произнес Сол, отложив кусок хлеба и опершись подбородком на согнутую в кисти руку, в которой еще держал вилку. Она перевела взгляд с беседующих мужчин на него и вопросительно выгнула бровь, словно бросая вызов его проницательности. – Ты раздумываешь о том, что он вполне подойдет на роль наставника.
Карлин, пившая чай в этот момент, слегка поперхнулась и практически уставилась на нее.
– Ты же не об этом думаешь?
Девушка без тени эмоций на лице посмотрела на юношу, реабилитировавшегося после ошибки с ее акцентом.
– Если и так, в чем проблема?
– Загвоздка в том, девочка моя, – начал он нарочито старческим тоном, сглаживавшим фамильярность, – что маршал Дитмар не берет учеников. Ни одного за последние семнадцать…
– Девятнадцать, – поправила его Карлин.
–…девятнадцать лет.
Девушка несколько мгновений продолжала смотреть в глаза Сола, затем перевела взгляд на двух мужчин в том конце зала, по-видимому, уже закончивших разговор и собирающихся разойтись.
– Значит, у него появится любимая внучка.
С этими словами она поднялась и, перешагнув через скамью, направилась к маршалу.

Часть VIII

– Маршал Дитмар!
Рольф Дитмар медленно обернулся. Перед ним стояла молодая девушка с необычайно светлыми – почти белыми – волосами, но любопытство также притягивала и ее одежда: простые черные брюки, черный жилет, жокейские сапоги (чуть великоваты) и белая рубашка со свободными рукавами. Что примечательно – вся одежда была мужской.
– Добрый вечер. Меня зовут Даниела Сарк. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? – Произнесла девушка с идеально отработанным британским произношением.
– Новый экзорцист, – уточнил он.
– Да, сэр.
Она стояла прямо, неподвижно и при этом непринужденно. Смотрела прямо в глаза – уверенно, но не нагло.
– Что ж, прошу…
И, дав ей знак следовать за ним, свернул в левый коридор. Пройдя примерно половину, он остановился и, открыв дверь, пригласил ее войти. Это была одна из комнат отдыха, расположенных на первом этаже – вместе с лазаретом, столовой и несколькими тренировочными залами. В комнате было несколько столов со стульями вокруг них; то там, то тут – простые диваны и кресла; большой камин напротив двери и множество факелов на стенах были единственными источниками света – окон не было.
– Прошу вас, – пройдя ближе к камину, он указал на кресло с темно-бордовой обивкой.
Она поблагодарила, но опустилась на предложенное место лишь после того, как он устроился в кресле напротив. Сидела она так же безупречно прямо, как и стояла, колени сомкнуты, одна рука на подлокотнике кресла, вторая – на бедре. Длинные прямые волосы, необычно заплетенные мелкими линиями ото лба до затылка, не падая на лицо, лежали на спине. Взгляд глаз цвета красного вина не отражал абсолютно ничего, лицо также было непроницаемо и позволяло отметить на себе лишь спокойную деловитость.
– Итак, мисс Сарк?..
– Прежде всего, спасибо, что согласились выслушать меня, – он слегка кивнул в знак того, что «об этом не стоит», и она перешла к делу. – Я прибыла в орден менее недели назад и недостаточно хорошо ознакомилась со всеми… атрибутами и особенностями работы этой организации, но меня учили, что для любого дела важно исполнять его так хорошо, как только возможно. Насколько я осведомлена, у каждого экзорциста есть наставник – один из маршалов. В связи с этим, – при этих словах она слегка приподняла подбородок, – я хотела бы видеть вас в качестве своего наставника, маршал Дитмар.
Рольф Дитмар чуть отклонился назад, соединив перед собой домиком пальцы обеих рук, и снова задумчиво окинул взглядом собеседницу. Он был… удивлен. Эта девушка была молода, но совершенно необычна: воспитание, манеры и речь выдавали в ней хорошее происхождение, но он не обнаруживал в ней присущее таким девушкам манерничанье и снобизм. Она ловко соблюдала границы между прямотой и грубостью. Он решил, что ее умело «учили».
Его прозрачно-голубые глаза были достаточно опытны, чтобы отметить в глазах напротив отблеск непростого ума и целостного характера, прочно держащихся на стержне сложной системы принципов, усвоенных чуть ли не с молоком матери.
– Несмотря на вашу скромность, надо признать, что вы весьма неплохо осведомлены об «атрибутах и особенностях»… В свете чего мне видится странным, что вы не знаете, что я не беру учеников.
– Со всем уважением, маршал – об этом я также слышала, – спокойно ответила она.
– Тогда я в еще большем недоумении, мисс Сарк.
Она сцепила пальцы рук замком, все еще опираясь локтем о подлокотник, коротко вдохнула и выдохнула.
– Позвольте начистоту, господин маршал? – Он утвердительно кивнул, после чего она продолжила. – Не сочтите за грубость, но я видела много военных, – при этих словах его брови чуть заметно дрогнули, – Представители высшего офицерского состава любой армии отличаются двумя особенностями: первая – они справедливо ждут немедленного и полного исполнения своих приказов, в связи с чем не церемонятся с подчиненными как светский франт с девушкой на выданье; вторая – им, по долгу службы, приходится также иметь дело с власть имущими мира сего, которые не потерпят невежливого с собой обращения, по причине чего офицерам приходится знать и соблюдать также и светские манеры. Как результат, получается своеобразный характер поведения, присущий людям военным.
На протяжении всей речи он наблюдал за ней с все более растущим интересом. Любой вид действия – будь то походка, жесты и даже речь – совершались ею не от точки к точке, а плавно, постепенно, и в каждый момент времени она оказывалась именно там, где необходимо.
– Признаться, я удивлен, – медленно произнес маршал. – Удивлен вашей проницательностью, но все также не вижу причины, по которой должен изменить свой ответ.
– Пользуясь вашим позволением, снова осмелюсь предположить. Вы не берете учеников по самой простой и разумной причине: любому мастеру нужен послушный материал, чтобы он мог сделать из него именно то, что хочет. Использование непрочного и капризного материала – пустая трата времени и сил.
– Правильно ли я понимаю, что вы считаете себя именно тем прочным материалом, который нужен такому мастеру как я? – Уточнил маршал.
– Это было бы слишком дерзким заявлением, – ответила она, не отводя взгляда, – но я хотела бы, чтобы вы убедились в прочности моего намерения.
– Весьма смелое заявление, мисс.
– Смелость – не то качество, которое помогает выжить, – неожиданно заявила она.
– Что же помогает? – заинтересовался он.
– Практика и опыт – именно то, что я хочу от вас получить.
– Необычные речи для вашего возраста и положения.
– Я думала, что граф, с которым нам придется иметь дело, – не из тех, что устраивают зимние балы.
– Это верно. – Маршал Дитмар чуть сощурил глаза, словно заново оглядывая ее. – Тогда позвольте узнать: где ваше оружие?
Казалось, это тот редкий случай, когда самообладание ей действительно понадобилось – чтобы не покраснеть; а глаза она опустила – всего на секунду.
– Полагаю, в комнате, – ответил он за нее. – Действительно: носить оружие на ужин это глупо и неудобно. И это необходимо. С ним нужно уметь жить – плавать, лезть в гору, ползти по грязи, спать с оружием под подушкой, если необходимо. Это нужно усвоить сразу – больше шансов может не предоставиться.
Его речь стала жестче, холоднее, бескомпромиснее. Это могло означать лишь одно.
– Завтра за час до рассвета я хочу проверить качество материала, который, возможно, и не стоит усилий, каким бы прочным он ни представлялся. – Сообщил он, вставая с кресла и собираясь выходить.
– Благодарю, маршал Дитмар, – искренне сказала она, еле заметно вздохнув.
– Возможно, завтра ты будешь проклинать то, за что благодаришь сегодня, – тихо и серьезно предупредил он, открывая дверь.
– Это совершенно невозможно, господин маршал, – впервые на ее лице появилась тень улыбки.

Часть IX

Часть IX
Музыка: Jin Roh — Keel ( Jin Roh )

***
После ухода инспектора она больше не засыпала. За прошедшие четыре часа вторая пара воронов успела принять смену и после их шагов она не слышала ничего кроме собственного дыхания: в небольшой камере не было окон, через которые доносились бы звуки – улицы, леса, моря, ветра, чего угодно – а вороны были самыми тихими стражами каких только можно представить. Сидя спиной к стене и опустив босые ноги на пол, она успела досконально изучить свое место обитания – деревянное ложе, прибитое к стене напротив единственной двери, справа от нее небольшой стол, рядом стул; не табурет, а стул со спинкой. Почему-то, это показалось странным, не соответствующим остальной «спартанской» обстановке, но от этих размышлений отвлекли звуки приближающихся частых мягких шагов.
Массивная дверь снова открылась, впуская того самого низкого полного человечка в белом халате. Увидев ее, он разулыбался:
– О, я вижу, вы бодрствуете. Это замечательно, замечательно, – зачастил человечек, проходя к столу с металлическим подносом. Таким же не требующим реакции тоном он мог бы разговаривать с издыхающей белой мышкой у себя в лаборатории.
Поставив поднос, он подошел к ней. Чтобы проверить пульс, температуру и размер зрачков. Она никак не отреагировала – сопротивление в безнадежной для полезных действий ситуации попахивает истерикой, а это худшая реакция, которую только можно придумать.
– Думаю, теперь мы можем снять повязки, – душевно сообщил доктор.
Она еще не успела сообразить, о каких повязках он говорит, как он уже вернулся от своего подноса с хирургическими ножницами в руке и, посоветовав «Не двигайтесь, милочка», решительно повернул ее голову в сторону и поднес ножницы к горлу. Несколько быстрых щелчков, и он быстро размотал белые бинты, мелькая ими перед ее глазами. Она сидела неподвижно, ощущая, как исчезает легкое давление на горло, которое она раньше принимала за слишком тугой ворот рубахи. Сложив окончательно размотанные бинты на край подноса, он деловито поднял ее подбородок и ощупал шею спереди и по бокам, то и дело приговаривая «Ну-ка…ну-ка…» и «Замеча-ательно…».
– Околосвязочные ткани зажили в ожидаемые сроки, но напрягать их не стоит, и, конечно, даже не пробуйте разговаривать, – гадковато усмехнулся доктор. Она все еще не понимала, о чем он говорит. – Все же, гениальный был ход: вряд ли бы вы послушались, скажи я вам, что после удаления голосовых связок нельзя пытаться говорить и тем более кричать, а вы оказались достаточно разумны, чтобы не делать этого с кляпом во рту.
Она машинально дернулась, чтобы прикоснуться к горлу, но цепи на руках только звякнули и впились в ребра, и она расслабила руки. Сглотнув, она попыталась произвести хоть какой-то звук – все равно, что разочарует его в своей «разумности» – но в горле возникла резкая, тянущая боль, а затем запершило. Она приглушенно закашлялась, выдыхая носом, но заставила себя успокоиться сначала судорожными, а потом ровными глубокими вдохами. Доктор обернулся, сведя брови.
– О, не стоит так делать, это крайне помешает окончательному восстановлению многих мышц и тканей…
Она на него не посмотрела, глубоко вдыхая и ощущая жар от прихлынувшей к лицу крови, и все же разобрала четкие приближающиеся шаги, затем звук отпираемой двери и легкий скрип, но не повернулась. Инспектор как всегда неспешно вошел и, без каких-либо эмоций осведомился:
– Все нормально?
– Да, инспектор, – ответил мужчина в белом, – все как я и ожидал.
– Тау, – вместо ответа скомандовал Рувелье, и, до того, как она успела понять значение этого слова, в камере возник ворон в традиционной красной форме, которая при свете факела казалась темно-багровой. Он, молча, подошел столу и опустил на него поднос, который держал на руках, для чего пришлось чуть подвинуть поднос с хирургическими инструментами, полупрозрачной бутылочкой и разрезанными бинтами, и ей пришло в голову, что не помнит ни одного приема пищи за прошедший месяц полубессознательной жизни. Все так же молча, ворон вышел, оставив дверь открытой, – Спасибо, доктор Абрахам, вы можете идти.
Тот с недоверием оторвал взгляд от подноса, на который уставился сразу при появлении ворона.
– Но... еще слишком рано! Нужно продолжить курс инъекций, слишком рискованно… – тон, которым он возражал инспектору, уже никак не вязался с тягуче-восторженным «замеча-ательно».
– Вы сказали, что заживление идет запланированными темпами, значит на данный момент оно именно на нужном уровне. Вы можете идти.
Лицо инспектора ни на миг не изменило выражения, голос не был повышен или раздражен, но врач, сдержанно сердито, как шакал, не смеющий спорить со львом, посмотрел по очереди на нее и на Рувелье, нехотя взял свой поднос и вышел, чуть быстрее, чем нужно было бы. Ворон прикрыл за ним дверь.
– Практически сразу после прибытия сюда, у вас была произведена операция по удалению голосовых связок, – посчитал нужным довести до ее сведения инспектор, опустившись на стул, поставленный им справа от двери. – Поскольку было установлено, что звуковые колебания, создаваемые вашим голосом, вызывают разрыв стенок кровеносных сосудов и кровоизлияния по всему телу.
«Тела…с множеством…внутренних повреждений, не совместимых с жизнью, нанесенных…»
– Предыдущий месяц уважаемый доктор Абрахам вводил вам в кровь раствор со всеми необходимыми, для выживания без пищи, веществами, – продолжил он. – Но чем дольше применяется такой способ поддержания жизни, тем больше привыкание к нему организма.
Из небольшой миски на подносе доносился запах какой-то каши, сваренной на молоке, а из глиняной кружки рядом – резкий аромат травяного чая. Инспектор, вытянув руку в сторону, дважды постучал в дверь. Та немедленно открылась, и на пороге снова возникли двое из воронов – на этот раз они принесли ведро с водой, небольшую стопку одежды, полотенце, кусок жесткого темного мыла и пустой медный таз. Разместив все это рядом со столом, один так же молча удалился – ни лишнего взгляда, ни лишнего слова – второй же подошел к ней. Когда он чуть нагнулся, касаясь широкого кольца кандалов, и в руке у него блеснул ключ она взглянула в глаза ему, а не инспектору.
Ворон не отвел взгляда, хотя, казалось, почувствовал жгучее желание это сделать, и она увидела в них – о, дикость! – понимание; а еще – какую-то непонятную неловкость. Его пальцы аккуратно повернули кольцо на ее запястье, чтобы удобнее было воспользоваться ключом, и она послушно приподняла кисть. Когда ее руки оказались свободны, он, опустившись на колено, уже другим ключом быстро расстегнул ножные кандалы, и, забрав с собой обе пары, все так же молча вышел из комнаты.
Разведенные руки тут же заныли, а еще – показались невероятно легкими без тяжести массивных колец и цепи, но она, бессильно опустив руки по бокам, на мгновение закрыла глаза и отдалась приятной боли мышц, которым, наконец, предоставили отдых.
Инспектор поднялся и, поставив стул на прежнее место за столом, открыл не запертую дверь.
– По самым пессимистичным прогнозам, остальные последствия вашей… болезни должны исчезнуть в течение недели. До завтра, мисс Сарк.
Проводив его глазами, она опустила взгляд на свою правую руку, устало потиравшую кисть левой, и вздрогнула. Самообладание было истрачено на гору новостей, выслушанных ею за последние… много часов, и она не удержалась, зябко втянув голову в плечи. Вся кожа была покрыта сетью темно-багровых линий – расходящихся, утончающихся, пересекающихся – и, одновременно с дрожью, пробежавшей по всему телу, она поняла, что эти линии – вены, темная кровь которых проступала через тонкую кожу.

Часть X

***

Имя: Даниела Сарк
Дата и место рождения: Июль 7, 1771, Уэльс, Великобритания
Национальность: отец – валлиец, мать - румынка
Семья: информация отсутствует
Дата вступления в ЧО: Июнь 24, 1791
Чистая Сила: Сигда
Тип: технический – парные арбалеты
Дата смерти: Сентябрь 7, 1793

Имя: Карлин Марион Лизар
Дата и место рождения: Август, 1772, Арль, Франция
Национальность: француженка
Семья: воспитывалась в детском доме вместе с братом-близнецом (досье №117462)
Дата вступления в ЧО: Декабрь 30, 1784
Чистая Сила: Мордо Гелиор
Тип: паразитический – руки, трансформирующиеся в хлысты
Дата смерти: Сентябрь 7, 1793

Имя: Соломон Арно Лизар
Дата и место рождения: Август, 1772, Арль, Франция
Национальность: француз
Семья: воспитывался в детском доме вместе с сестрой-близнецом (досье №117463)
Дата вступления в ЧО: Декабрь 30, 1784
Чистая Сила: Виф Моэльма
Тип: технический – каменный шест с руническими символами (переводу не поддаются)
Дата смерти: Сентябрь 7, 1793

Имя: Рольф Хедвиг Эрих Дитмар
Дата и место рождения: Ноябрь 10, 1741, Инсбрук, Австрия
Национальность: австриец
Семья: родных нет
Дата вступления в ЧО: Май 25, 1770
Чистая Сила: Руовит
Тип: технический – секира
Ученики: Даниела Сарк (досье №117739) (1791-1793)

Имя: Сандор Иллеш
Дата и место рождения: Апрель 4, 1749, Будапешт, Королевство Венгрия
Национальность: венгр
Семья: Бывшая жена – Новак Эржебет; общих детей нет
Дата вступления в ЧО: Март 13, 1778
Чистая сила: Гринмеро
Тип: технический – охотничье ружье
Дата смерти: Январь 31, 1792

Имя: Гретхен Леа Фридрейх
Дата и место рождения: Февраль 28, 1773, Фульда, Гессен-Дармштадт
Национальность: немка
Семья: Сестра – Герда Мари Нойманн, зять – Филипп Ортольф Нойманн, племянники – Максимилиан и Ортрун Нойманн; Альхайм, Гессен-Дармштадт
Дата вступления в ЧО: Сентябрь 19, 1792
Чистая сила: Тринар
Тип: паразитический – управление ветряными потоками

***

Часть XI

На стол Смотрителя Европейского отделения Черного ордена легла толстая папка с полным отчетом о последних событиях вместе с официальным заключением Старшего инспектора. В этом и была проблема.

– Это все, что ты хочешь мне сказать? – чуть громче необходимого поинтересовался Смотритель Тенн.
– Это все, о чем я хотел доложить, – сухо ответил инспектор.
– У меня пропадают люди, обрывается связь, с Хевлаской творится непонятно что, а ты, через две недели вернувшись с места событий, хочешь скормить мне это?! – Тенн встал, резко отодвигая кресло, и уже не пытаясь сдерживать гнев.
– Ты плохо обо мне думаешь, Илай, – возразил сидевший напротив Рувелье, – Ты не можешь приказывать мне, я не могу приказывать тебе по собственной инициативе – равноправие всегда было основой нашего сотрудничества. В данном случае я хочу того же: две небольшие услуги в обмен на долю истины о произошедшем, не выходящую за рамки моих прав и полномочий, но это должно тебя удовлетворить.
В этом был весь Конрад: не приукрашать, не преувеличивать и договаривать. Он не обещал раскрыть все карты, ибо не имел на это прав, но Тенн мог быть и был уверен: эта «доля правды» – действительно все, что ему можно узнать, не подводя Рувелье под монастырь.
Опираясь руками на стол, Смотритель хмуро посмотрел в глаза инспектору.
– Мне нужно знать, что, произошедшее с моими людьми, могло так отразилось на Хевласке, Конрад.
Двое людей, занимавших изначально недружественные друг другу посты в этой организации, нашли общий язык вопреки всем стереотипам. Конрад Рувелье был человеком исполнительным в высшей мере: убийственно корректный, предусмотрительный, непредвзятый и терпеливый, по долгу своей деятельности он все же бывал дотошен, требователен и строг. Илай Тенн, в свою очередь профессионально практически незаменимый Смотритель Европейского отделения, обладал недостатком, который – будь на месте Конрада кто угодно другой – мог бы вызвать массу проблем: он был крайне эмоционально привязан ко всем, кого называл «своими людьми». Смотритель знал в лицо, если не по именам, каждого члена Ордена от экзорцистов и искателей до медсестер и поварят.
Неприятные проверки «сверху» были нервотрепкой для Тенна и обязанностью для Рувелье, равно малоприятными для обеих сторон, первые два года, но оба были слишком умны, чтобы закрывать глаза на реальную сущность друг друга еще дольше. Искренняя заинтересованность инспектора не в самоутверждающем размахивании полномочиями, а лишь в правдивом и полном удовлетворении запросов Центрального отделения заставила Смотрителя придержать коней и присмотреться к коллеге внимательней. В итоге, тот оказался не злопамятен и полностью открыт для взаимовыгодного сотрудничества, незаметно перешедшего в нечто, похожее на дружбу.
– Вначале тебе придется выполнить одну из необходимых мне услуг, поскольку ответа на этот вопрос я и сам пока не знаю, – терпеливо ответил Рувелье.

@темы: D.Gray Man, рожденные Ноем, фанфикшен

---

Название: "Отчаянно Живой"
Автор: Rai Mao Ren
Фэндом: Ориджинал
Дисклеймер: жуть как непривычно, но - мое...
Рейтинг: G
Персонажи: ОМП
Жанр: Повседневность, Философия, Психология, почти Ангст
Размер: Драббл
Статус: завершен
Предупреждения: автор - я. я предупредил...
От автора: просто торкнуло. ничего не курил, просто не спалось.
Музыка: Placebo - Post Blue (Chinese Whispers Remix)

тык-тык

Потолок.
Потолоооооо-к.
По-то-лок....

У вас так бывало, что вы повторяли одно слово столько раз, что оно вскоре теряло смысл? Вот повторяешь его про себя раз эдак сорок третий и понимаешь, что это просто цепочка букв...

У меня так продолжается вот уже полтора месяца — вернее, пятьдесят два дня и семь часов. А еще — я заметил, что если не только называть, но еще и смотреть в упор на этот предмет, то он начинает казаться весь каким-то родным и знакомым — как старый друг, с которым делишься секретами. После этого он становится чем-то привычным и срастается с твоим представлением об окружающем. Наверное, если его уберут, почувствуешь что-то вроде тоски.
В общем, стул, спинка кровати, оконнное жалюзи, белый комод, мой халат и дверная ручка как-то слишком дружелюбно на меня косятся, один за другим пополняя список "родных" предметов.
Мда, все же, иногда мне кажется, что сходить с ума следует как-то поизящней...

***
За окном снег. Холодный, ветренный, колкий снегопад.

Это не Снег, мягким белым покрывалом ложащийся на еще зеленеющую траву и размякшие желтоватые листья; адамантовой пылью оседающий на влажных ветках деревьев, чернеющих трещинами на облачном предзимнем небе; разрисовывающий городские окна узорами вне людского воображения.

Это снег, взрастающий сугробами на всех дорогах, от чего буксуют как колеса машин, так и ноги пешеходов; расплывающийся грязной жижей на границе проезжей части и тротуаров; стоптаный в плотные комки на всех ступеньках вниз в переходы.

Это не Зима, это — зима. Просто время года — очередь сменить кадр на киноленте времени.

Взгляд перемещается с узкого окна меж раздвинутых грязно-желтых занавесей на поверхность прикроватной тумбочки с графином воды и пустым стаканом.

***
«Поздняя ночь. Бессонница. Шепчущее эхо бредовых мыслей, роящихся в голове последние пятьдесят два дня и девятнадцать часов. Раздражающе-скрупулезная точность во времени – побочный эффект долгого бездействия тела и разума. Но мне легко. Невероятно, невообразимо, незакономерно, непонятно легко.

Будто всю жизнь бегал, собирая вещи, заталкивая их в чемодан, потом убирая ненужное, и снова складывая туда какие-нибудь мелочи, при этом все время, бросая взгляд на часы, проверяя, сколько времени осталось до отлета, мучаясь вопросом, что же еще надо не забыть, и снова бегая, снова поглядывая на циферблат… И вдруг, в один прекрасный день, ты узнаешь, что не успеешь. Не успеешь ни-че-го.
Оглядевшись, понимаешь, что уже сидишь в тринадцатом ряду эконом-класса у окна, а посадка почти окончена. Остается… остается расслабиться, откинуться на спину и смотреть сквозь грязно-желтые занавески в залепленное снегом окно на муравейник из стекла и бетона с надписью «Терминал В».

Я – как игрок на скамейке запасных, уже знающий результат матча. Я уже не выйду на поле, не испытаю прилива адреналина, но я могу спокойно наблюдать за чужой игрой, тщательно оценивая тактику и, чаще всего, отсутствие стратегии. Разбирая по деталям, оценивая и сравнивая с собственной короткой игрой, понимая ошибки расстановки и оптимальные ходы, но не имея возможности повернуть ход игры.
Очень занятно.

Пятьдесят два дня и девятнадцать часов в ожидании взлета.
Время, мысли, память, чувства – все воспринимается острее нормы. Семь недель жизни взахлеб, в безнадежном оцепенении и без возможности наверстать то, что скоро упущу.
Еще не мертвый, уже не живой: не принадлежащий ни одному из миров, живущий в зоне обмана мироздания – свободный философ преддверия ада.

Пора уже пристегнуть ремни и расслабиться».

Мертвая тишина из-под оборвавшегося дыхания, дикая метель за окном, три часа после полуночи дня середины зимы – отлет по расписанию.

@темы: OC, Rai Mao Ren, Драббл (Drabble), фанфикшен, G

---

Название: Pianoforte. Sfumature di Suono (Пианино. Оттенки Звука)
Автор:  Rai Mao Ren
Фэндом: KHR!
Дисклеймер: отрекаюсь
Рейтинг: G
Персонажи: Хранители
Жанр: Ангст, Виньетка, Джен, в каком-то смысле Song fic
Размер: Цикл Драбблов - по одному моменту из жизни каждого из Хранителей.
Статус: Закончен
Размещение: автору — ссыль
Предупреждения: авторский стиль(!!!)
От автора: название каждой части - цвет.

Радуга

Часть I. Амарант

Часть I. Амарант

Музыка: Unkle - The Piano Echoes

Воздух наполнен звоном закатных лучей, отраженных от лакированной поверхности старого фортепиано; рука проводит по крышке, заново знакомясь с инструментом, и она открывается, легким скрипом приветствуя хозяина. В позабытой комнате с высокими окнами подвижен лишь тонкий слой пыли, вспугнутый серыми шагами редкого гостя.
Ловкие пальцы скользят по строгой белизне клавиш, не издав ни единого звука, и останавливаются на «соль». Медленный, глубокий вдох – вспоминая уроки красивой женщины с мягкими руками – и, чуть подавшись вперед, он нажимает на клавишу. Демпфер, сдерживавший колебание, отходит, и удар молоточка об упругую струну рождает слишком резкий звон, который, впрочем, сглаживается следующей нотой. Тишина мягко заполняется трепетными звуками, воздух дрожит плачем одинокой души, хрупким полузвоном струящейся по рядам черно-белых нот.
Умелые руки – после стольких лет – помнят дрожание каждой из восьмидесяти восьми клавиш, что составляют весь путь от него до нее: светящей грустным солнцем из-за облаков прошлого. Пустой пюпитр* перед ним – эта мелодия выведена на страницах памяти сияющими нотами цвета ее глаз, что навсегда останутся в его снах.
Партия ни для кого – и только для нее: так рано угасшей слишком яркой звезды. Нежные звуки ненавязчиво волнуют тонкий воздух, касаясь только стен и почти не достигая чьего-либо слуха.
Это лишь его тайна.
Прозрачные аккорды последних узоров рисунка мелодии переливаются с неслышным стуком спрятанных когтей, и низкое утробное урчание раздается около его ног. Теперь – звонкое одиночество не оглушает, не так горек пыльный воздух и чуть теплее холодным рукам.
Завершив мелодию каплями высоких нот, он неспешно подается назад, прикрывая глаза; длинные пальцы без привычных колец зарываются в густую шерсть, от чего зверь довольно выгибает спину, прижимаясь к хозяину.
Он устало встает.
Растаявшая мелодия оставляет внутри ощущение прохлады и пустоты; тонкий хвост мягко касается его спины – и, бесшумно закрыв крышку инструмента, он тихо уходит.
Созвучная поступь двоих уже не слышна за стуком прикрывшейся двери, а в пустой комнате чернеет вновь одинокое фортепиано.

________________________________
* - подставка для нот.

Часть II. Охра

Часть II. Охра

Музыка: Two Steps From Hell - Merchant Prince
Ryuichi Sakamoto - The Sheltering Sky Theme (Piano Version)

В этих глазах – цвета теплого золота – слишком много света.
Иногда их взгляд слепит, проникая слишком глубоко в душу – туда, где прячется тайное, сокровенное, что не до́лжно видеть другим.
Он – видит…
– Уходите…
Мужчины в черных костюмах непонимающе переглядываются, но не принято – ослушиваться Его. Без лишних слов они уходят, даже не оглядываясь.
И враг боится: не потому что знает, кто это такой, не потому что окружен, а потому что виновен.
Мужчина неспешно идет к нему, поднимая руку, и кажется, что это конец, но она лишь скользит во внутренний карман пиджака за небольшой фотографией. Хочется отступить, но за спиной – тупик. Повернув кисть, Он протягивает пестрый прямоугольник: обожженные тела, кровь, битое стекло. Результат его приказа: «Очистить».
Глаза с суженным зрачком цвета жидкой лавы смотрят неотрывно. Молчание: ни ярости, ни гнева, ни слова обвинения – только взгляд светлых глаз и тишина, в которой эхом от сознания гремят непроизнесенные слова.
Кровь за деньги, совесть за власть – это законы, по которым жил их мир поколениями.
Течение слишком сильно, чтобы изменить русло реки, но мальчишка, много лет назад окунувшийся в нее с головой, так не считал.
Безумный страх охватывает разум при виде неподвижно вытянутой руки с одним кадром из смерти…
Густое пламя, вспыхнув на массивном перстне, охватывает всю кисть, и бумага развевается пеплом в течении ветра. Всего один шаг – два пальца объятой пламенем руки у его сердца и печальный взгляд прямо в душу.
И за секунду до смерти враг сожалеет: не потому что пойман, не потому будет убит, а потому что виновен.
И нечего сказать – потому что ничего не исправить, но он отводит взгляд: все же, в этих глазах слишком много света…

___________________________________
P.S. Спасибо гениальной Friz@ за вдохновение.

Часть III. Янтарь

Часть III. Янтарь

Музыка: Piano Tribute Players - How to save a life

Звуки частых ударов кожи о кожу разбавляют вечернюю тишину глухой дробью. Единственная горящая лампа изредка мерцает, на долю секунды погружая помещение в темноту.
Серия хуков, свинг, джеб, джеб, кросс, и последний – апперкот – сминая песок в тяжелом мешке, покачивающемся на звонких цепях. Дыхание размеренное, пульс ровный – как всегда – только глаза цвета прозрачного хризолита устало полуприкрыты, когда он останавливает руками массивную грушу и горячим лбом касается прохладной кожи.
Долгий вдох, мягкий выдох.
Капелька пота сбегает по позвоночнику – на секунду отражая в себе желтоватый свет старой лампы. Таймер коротко прозвонил, оповещая об окончании тренировки.
Цепь чуть лязгнула о потолочный крюк, когда он отпустил грушу, и эхо этого звука переплелось с хрястом липучек на запястьях снимаемых перчаток.
Запах, звук, вкус, чувство борьбы, полная отдача сил и мыслей одной лишь цели: стоять до десятого гонга – все это будто завершалось таким простым и привычным движением. Глоток холодной воды – и кажется, что трезвость побежала по венам, сбрасывая пелену мимолетного пьянящего ощущения физической усталости, отрешенности, уединения.
Спрятав на секунду глаза в мягком полотенце, он вытирает лицо и волосы и, оставив его на шее, разматывает узкие белые бинты, монотонно двигая кистью. Каждый оборот – как новый виток несвободы, вынужденной или добровольной – и самому не понять, в какую он ложится сторону. Закрыв глаза и склонив голову набок, он чуть поводит плечами, окончательно признавая настоящее.
Второй моток тонкой ткани падает в раскрытую спортивную сумку, и он извлекает из небольшого бокового кармана два кольца. Широкий перстень с крупным желтоватым камнем возвращается на средний палец; рядом, на безымянный, скользит, слегка потершееся за несколько лет, тонкое золотое кольцо – и на мгновение он осязает изящную вязь простых слов, выгравированных на внутренней стороне.
Лишь слегка улыбаясь своим мыслям, он вешает сумку на плечо и направляется к двери.
Коротко мигнув несколько раз, окончательно перегоревшая лампочка тухнет, погружая помещение в темноту, которая рассекается лишь на секунду открытой дверью, в проеме которой исчезает силуэт мужчины с сумкой через плечо.

___________________________________

Часть IV. Мирт

Часть IV. Мирт

Музыка: Bugge Wesseltoft - It's Snowing On My Piano

Неомения*. Узкий острый серп луны освещает беззвездное небо цвета индиго, слабо сияя во тьме матовым светом из-под тонких облаков и витающих снежинок. На улице сильный вихрь сносит с сугробов верхние слои снега, белой пылью покрывая картину ночи. Резкий ветер заставляет дрожать стекла высоких окон конференц-зала, выходящих на задний двор – словно узкие разрезы на фасаде особняка.
Завывания одичавшего от почти бесконечной зимы ветра – лишь фоном, вдалеке – под чуть свистящей тишиной теплой комнаты.
В темном проеме выделяется лишь серое пятно. Юноша в белой рубашке сидит на широком подоконнике, откинув голову и прикрыв глаза. Правая рука на согнутом колене, касаясь локтем холодного стекла. Размеренное дыхание, расслабленные плечи, изредка подрагивают веки, под которыми глаза – цвета дна горного озера. Несколько тонких плетеных прядей темных волос падают вдоль развязанного галстука, свисающего с шеи.
Наконец, он открывает глаза. Взгляд брошен поперек ровного ряда фонарей в саду, чей свет слабо, словно робко, светит из-под шапок снега, занесших плафоны. Очертания высокого тиса у самой дальней стены еле заметно покачиваются, отчаянно борясь с ветром.
На миг, приблизившись к окну, он чуть вдыхает, будто желая почувствовать запах самой вьюги сквозь тонкость льда-стекла, но, развернувшись, мягко соскакивает на пол. Взгляд невольно цепляется за контрастно-яркий треугольник белого на полу. Присев на корточки, он обнаруживает под резным комодом лист бумаги. Расплывающиеся в темноте, написанные от руки слова складываются в простую мысль.
Он протягивает руку, и документ деловито хрустит, когда он подбирает его и поднимается на ноги, чтобы пройти в соседний кабинет. Дверь никогда не заперта – как и любая в этом доме. Небольшой диван у левой стены, два кресла перед столом и еще одно – побольше. Короткий ворс ковра приглушает его шаги. Нужная папка легко найдена в среднем ящике широкого стола, и он, вместе с найденным документом, с легким стуком закрывается без ключа.
Кабинет наполнен странными ощущениями: бархатная темнота, призрачный след тепла не горящего камина, легкий запах табака, кожи и дерева – уютно…
Развернув высокое кресло босса ровно – спиной к окнам – он той же рукой стягивает галстук. Он свисает с пальцев, почти касаясь пола и раскачиваясь при каждом шаге.
Юноша открывает другую дверь и шагает в коридор, осторожно прикрывая ее за собой.
Резная ручка двери, поднимаясь, возвращается на место – и снова не слышно мягких шагов по темному ковру…

___________________________________
* — первое появление Луны на небе после новолуния в виде узкого серпа.

Часть V. Перванш

Часть V. Перванш

Музыка: Rain piano - Cause your love is all i need to live

Обон*.
Сотни фонарей под крышами домов – теплыми огоньками в дождливых сумерках зовут ушедших.
Небольшое кладбище на окраине города; аккуратные узкие дорожки между надгробий, венами разбегающиеся по сторонам от одинокой фигуры, стоящей на коленях у темно-серого от дождя камня с двумя именами. В сгущающейся темноте слышен призрачный шорох частой измороси, оседающей на листьях деревьев, траве, на гранитной поверхности.
Узкие ладони, сложенные и приподнятые перед безмятежным лицом – признание в любви, беззвучная молитва, просьба о благословении, не раз дарованном в прошлом – и закрытые глаза с осевшими на ресницах бисеринками мелкого дождя.
Трепещущие язычки пламени бумажных фонарей, проплывающих по реке, то прорезают темень, то исчезают за стволами деревьев, провожая…
Бесшумно поднявшись на ноги, он приподнимает воротник серого плаща и, спрятав руки в карманах, шагает по узкой дорожке; с коротких прядей бистровых волос изредка капает вода, то утопая в вороте, то очерчивая влажной дорожкой высокие скулы и сбегая на подбородок к тонкому шраму.
Мягкие, беззвучные шаги – неизменная привычка; на мгновение остановившись, он смотрит высоко в небо, подставив лицо моросящему дождю. В глазах цвета жженой сиены уже нет юношеских эмоций, мучительных вопросов и головоломных дилемм.
В них есть тихое, смиренное понимание: в конце концов, несправедливость жизни можно пережить. В отличие от несправедливости смерти…

___________________________________
* - японский трехдневный праздник поминовения усопших.Нередко его называют Праздником фонарей, потому что с наступлением темноты они вывешиваются родными — дабы души усопших могли найти дорогу домой. Закрывается праздник торжественным торо нагаси — красочные бумажные фонарики со свечами пускаются по реке или морю, указывая душам безопасный путь в царство мертвых.(с) Вики

Часть VI. Милори

Часть VI. Милори

Музыка: Piano - Incurable

Терминал номер два аэропорта Штутгарт оглашает раздражающий сигнал из всех динамиков и равнодушный голос:
– Maschine Flug 4U2884 Abflug Nach Rom13 Stunden und 40 Minuten, bitte einsteigen. Flugsteig Nummer 1.
Молодой мужчина в сером пальто и шляпе встает с сиденья в зале ожидания и проходит к первому выходу. Фальшиво-улыбчивый администратор просит предъявить билет и паспорт и, пожелав приятного полета, возвращает паспорт вместе с посадочным талоном. Мужчина, вежливо улыбнувшись, проходит под аркой металлодетектора и, направляясь к посадочной полосе, снова надевает кольца.
Двадцать девять ступеней трапа, ослепительная улыбка стюардессы, посадочный талон вместо легкой иллюзии, и кресло у иллюминатора в начале салона. Никто не замечает, как темная шляпа растворяется между пальцев в черных перчатках, и пассажир выглядывается в окно, блеснув рубином правого глаза.
Дежурные фразы и пожелания от капитана, толчок при взлете и равномерный гул полета.
– Möchten Sie Tee, Kaffee, Saft, Mineralwasser?
– Nein, danke, – преувеличенно-приветливая улыбка и серый взгляд из-под пепельно-русой челки; стюардесса проходит дальше, раздаривая улыбки и учтивость.
Мужчина откидывает голову назад и прикрывает глаза – чуть меньше получаса до приземления в аэропорту Фьюмичино – полчаса покоя, хоть и иллюзорного. Как и все вокруг. Всегда.

__________________________________
Maschine Flug 4U2884 Abflug Nach Rom13 Stunden und 40 Minuten, bitte einsteigen. Flugsteig Nummer 1. — Объявляется посадка на рейс 4U2884 до Рима. Время вылета 13 часов 40 минут. Выход номер 1.
Möchten Sie Tee, Kaffee, Saft, Mineralwasser? — Не желаете ли чаю, кофе, сока, минеральной воды?
Nein, danke - Нет, спасибо

Часть VII. Порфир

Часть VII. Порфир

Музыка: Tzimon Barto - Prelude for piano No. 24 in D minor ( 'The Storm' ) Op. 28/24, B. 107/17

Мерный грохот волн, порывистый ветер, уносящий вдоль берега соленые брызги, пустынная пристань, в начале которой, чуть накренившись в сторону боковой подставки, стоит черный мотоцикл, и висящий на боковом зеркале непроницаемо-черный шлем отражает небо, крапчатое от капель воды. Узкий пирс дощатыми шагами уходит в хмурый океан, и на самом его краю виднеется одинокая фигура, словно ждущая непогоды.
Ниже колен черные брюки намокли от бьющихся друг с другом волн, застегнутая доверху кожаная куртка почти не защищает от хлещущего в сторону ветра. В небе тревожно и предупреждающе раздается оглушительный сухой треск грома, вызывая животное желание спрятаться. Где-то за слоями грязно-серых облаков снова прорезает небо разбегающаяся трещина молнии, отдающейся новыми раскатами грома. Величественный океан беснуется еще только на горизонте, но, надвигающийся на скалистый берег вал, похож на молот, летящий к наковальне, а одинокая фигура так же неподвижно стоит на краю пирса, не обращая внимания на бушующую вокруг природу.
Капли соленых брызг, сбегая, сливаясь друг с другом, падают с потертого края рукава на кончики пальцев и с них срываются вниз, разбиваясь у ног. Ветер хлещет то в бок, то в спину, играя влажными прядями черных волос, льнущих к бледной коже лица, а на нем – безмятежное спокойствие. И глаза цвета предштормового неба смотрят на свое отражение на горизонте, где уже сливаются тучи и волны.
В отсвете очередной молнии, расчертившей небо, он разворачивается, и, под новые раскаты глухого грома, неспешно шагает к берегу, пока гладкие волны, раньше лишь перекатывавшиеся под толщей воды, омывают край пирса, с каждой секундой продвигаясь вслед за ним.

______________________________________________________________________

@темы: Katekyo Hitman Reborn!, фанфикшен

---

09.04.2010 в 15:10

Пишет  Rai Mao Ren:

Название: «Повешенный»
Автор: Rai Ren
Бета: Violent_Virtue
Персонажи: L, Упоминается Король Смерти
Рейтинг: G
Жанр: Виньетка
Размер: мини
Фендом: Death Note
Дисклеймер: не мое
Статус: закончен
Размещение: где угодно, с этой шапкой, с разрешения Автора-сама!=)
Музыка: O Death - Jen Titus
От автора: написано после просмотра одного потрясающего видео по DN!
З.Ы. В битве со мной благородная бета героически отстаивала правила русского языка, но я, подло ударив ниже пояса, оставила проблемное место нетронутым. Посему, все тапки, помидоры и мат прошу адресовать сразу мне!

тык-тык

Легкий ветерок игриво танцует в лучах почему-то серебристого заката. Внизу, как всегда, суетятся люди. Все куда-то торопятся, спешат, а знают ведь, что финал один - для всех и каждого.

Король Смерти со скучающим видом сидит на своем троне, подперев подбородок рукой, и наблюдает за суетой тут, внизу.

А здесь умирает человек…
Мальчик совсем, не живший еще, а жизнь уже кончается.

Тук-тук… тук-тук… тук…
Его сердце тихо, но неотвратимо совершило последний удар.

***
«…Потому что я дурак» - сказал он им однажды.

И был прав.

Все мы дураки, хотя бы только потому, что все мы люди.
Все мы дураки, хотя бы потому, что на каждого человека всегда найдется тот, кто считает его дураком. А самый умный - тот, кого никто не может назвать дураком, считает им себя сам.

«Но все-таки есть то, чего дурак боится» - сказал он им. – «Дурак боится, что над ним будут смеяться, над его детством, над его мечтами, над тем, что ему дорого…»

И это верно. Ведь дурак – не шут.

«…И наконец, того, что ему солгут. Л не любит когда ему лгут. Дурак всегда признает страх, потому что он честен с самим собой» - сказал он им однажды.

Ведь ложь – это сокрытие правды, правда – это все, а дурак боится не знать всего.

«Дураки такие же обычные люди, у них тоже есть желания. Когда они голодны - они едят, когда они хотят читать - они берут книгу, когда они плачут - они ищут утешения»

Только никто этого не видит, никто не замечает, что дурак – это такой же человек. Он ведь не Другой, он Такой же: слабый, чувствующий, желающий – как ты, как я и как все, чьи сердца еще бьются и уже нет.

«Я такой же, как и вы…» - кричал он. Но этот крик был лишь призрачным эхом в восхищенном ликовании тех, кто возносил его на недосягаемый пьедестал справедливости и правосудия, где он быть не хотел.

«Я дурак со всеми этими желаниями и страхами. Я горжусь тем, что я такой» - сказал он однажды.

Он не хотел быть таким, каким его сделали. Он хотел быть таким как мы, таким как все.

Его заставили быть Правосудием и он им стал. Для нас. Для тех, кем он мечтал быть, дле тех, кто ему этого не позволил.

***
"Гениальный Детектив", "Великий L" - скажут потом.

А сейчас среди суеты несовершенства этого мира умирал Мальчик.
Просто мальчик, который так и не успел начать жить.

***
Король Смерти сидел на своем троне, подперев одной рукой подбородок, а во второй между указательным и средним пальцами держал карту.

На двенадцатой карте Таро был изображен юноша, висящий вниз головой и привязанный за одну ногу к перекладине, две опоры которой представляли собой деревья с отрубленными верхушками.
Внизу была надпись: «Повешенный».

Лицо юноши на рисунке изображало спокойствие, но, Вероятно, он долго страдал, прежде чем достиг смирения - почти что грациозного состояния покоя, изображенного на карте.

Повешенный не принесен в жертву другими или для других. Это его выбор, и его ждет награда. Ведь единственный человек, которого вы можете принести в жертву ради своих целей, - вы сами.

***
Он закрыл глаза, не завершив свой последний взох, уже не нужный перставшему биться сердцу.

Он умер, не показав ни разу своих чувств, которые не были нужны никому.
***
Король Смерти, презрительно хмыкнув, отбросил очередную карту, которая, перевернувшись в безветренном воздухе, упала на горстку таких же несправедливо оборванных особенных жизней.

@темы: L, фик, творчество, Rai Mao Ren, Король Смерти, Ангст (Angst), Виньетка (Vignette), Драма (Drama), таро, Death Note, мини, фанфик, аниме, фанфикшен, G, Deathfic